?

Тут происходит нечто странное.

---

Замечание в сторону.

Местный робот необыкновенно услужлив и обходителен. Но зачем в архив-то? Меня - и в архив. Глупость несусветная.

С другой стороны, видала я такие глупости, что эта по сравнению с ними мудра, как толковый словарь.

---

26 августа 1948 года.
Из личного дневника.

Я получила отставку.

---

9 июня 1901 года.
Из личного дневника.

Кажется, я доигралась тогда со случайностями. Как в марте не заладилось, так и сейчас продолжается. Снова и снова перекашивает все планы. Еле удерживаю себя, чтобы опять не вмешаться...

Зато закон компенсации никто не отменял.
Такой компенсации я в своей жизни вообще не припомню.
Это радует.

---

4 марта 1901 года.
Из личного дневника.

Случайно наткнулась на обрывок записи, сделанной тридцать три дня назад - не удержалась и вклеила. Эдакое напоминание старой перечнице от старой перечницы.
Смешно: вчера я усилием воли повернула случайности в нужную сторону и добилась, чтобы всё пошло по-моему. Из чисто меркантильных побуждений, признаю. Ситуация месячной давности повторилась фарсом и, что показательно, с полной сменой ролей.

Я крайне редко прибегаю к манипуляциям случайностями: очень уж последствия непредсказуемы. Лучше пусть Ветер Времени дует по своему хотению, а не по желанию флюгера. Но вот, как назло, пограничная ситуация, когда нужно довести до конца начатое дело, когда вложены усилия многих людей, когда... ай, да чего уж там. Восемь раз подсчитывала, взвешивала и измеряла. Всё равно непонятно, во вред или во благо. И ещё, боюсь, много лет не будет понятно.

Впрочем, это я перед собой оправдываюсь. Сделала, всё.
Напеку своим kriegskameraden много вкусных плюшек.

P.S. Но всё же, в рамках своего оправдания: если выбор делается броском монетки - значит, альтернативы пусть не равноценны, но хотя бы сравнимы по ценности.
Никак не решу, интересно ли мне, кто кого обманывает и, главное, зачем.

---

30 января 1901 года.
Из личного дневника.

Сколько раз уже было: ввязываешься в дело, без которого вполне можешь прожить. Ненужное тебе, в общем-то, дело. Тебе ненужное - а у кого-то мечта всей жизни. И ввязываешься только для того, чтобы протолкнуть человека к его мечте.
Это оправданные личные потери. Убеждена.

...Что-то я сегодня сама на себя непохожа.

(Запись сделана на обрывке из нотной тетради и вклеена в основной дневник. На обороте страницы - отрывок партитуры Симфонии до-мажор Антонио Вивальди (часть первая, аллегро мольто). - Ред.)

---

Ещё одно замечание.

Мне опять намекнули на архив. Откуда в людях такая вредность?
Впрочем, у меня как раз завелась малая толика мыслей, которые нужно как-то оформить в письменном виде.

Только что из Магдебурга. Тряхнула стариной, вспомнила молодость. Искренне рада за Маргариту и Максу Хаккиненов. Впрочем, речь не о том.

Собственно мыслей две. До конца не сформулированных, буду ещё думать.
На третьей сотне лет жизни до меня вдруг дошло простое соображение: насколько же плохо мы знаем даже своих близких друзей. Точнее, не стремимся их узнать. Только в том необходимом объёме, который нужен, чтобы... да, поиспользовать. И когда неожиданно приоткрываются какие-то новые черты - просто не знаешь, что с этим делать.
С другой стороны, я от этого никогда не страдала (здоровый прагматизм - наше всё), но вот сейчас что-то внутри зацепило.

Вторая мысль куда проще и понятнее. Многие знают, что я - человек действия. Очень немногие - что я, на самом деле, человек бездействия. Если правильно выбрать точку применения силы и момент воздействия, то не придётся бить - достаточно будет коснуться. В своё время додумалась до этого сама. Чем несколько горжусь. Но проблема не в том, бить или касаться. Проблема в тех, кто не хочет ни того, ни другого.
Я, надо признать, и раньше особой терпимостью не отличалась, а уж теперь, на старости лет, и подавно. И поэтому когда мне рассказывают про непреодолимые обстоятельства, помешавшие, воспрепятствовавшие и стоящие на пути, во мне просыпается глухое раздражение. В основном, потому, что на поверку оказывается: жертвы обстоятельств пальцем о палец не ударили, чтобы хоть как-то добиться своего.
Да, бывают случаи, когда обстоятельства сильнее. Но тогда про них не орут на каждом шагу. Тогда просят помощи - и получают её. Во всех остальных случаях сильнее не обстоятельства, а лень, нытьё и нежелание работать над собой. Иногда (особый мазохизм) - перекошенная система жизненных ценностей. Разумеется, вкупе с нежеланием её менять.

Злобно как-то получилось.
Но мне можно.

---

27 февраля 1926 года.

Из переписки.

Милая Амели,



...Относительно дикуссии, которую я невольно вызвала своими непродуманными репликами в предыдущем письме: хочу просто пояснить то, что думаю. В этом есть необходимость, коль Вы столь пламенно принялись обосновывать мне суждения, с которыми я вовсе не спорю.



Я ни в коем случае не замахиваюсь на ценность человеческой жизни, как показалось Вам. Хоть я и не разделяю принцип святости всего сущего, столь любимый герром Рамануджаном, однако и в философские дебри тоже стараюсь без лишней необходимости не лезть: слишком деликатная материя, слишком абстрактные категории вовлекаются, слишком велико поле для перекручиваний и искажений наших мыслей. Нет, я практична до невозможности, меня интересует только ценность человека, человека как такового, - в глазах другого человека.



Уже предвижу Ваши возражения, но давайте оставим их до личной встречи, я с удовольствием их выслушаю за чашкой чая. Но Вы тоже на досуге подумайте над моими словами.



Дело в том, что мне, кажется, удалось найти некое общее правило, единое мерило или, если будет угодно, универсальную стоимость одного человека в глазах другого. Как оказалось, всего-ничего, каких-то два сантима.



И должна признаться: пусть я и старая противная карга, которой совершенно безразличны подавляющее большинство магов и магглов, которая пережила уже с десяток незаменимых канцлеров и сотню амбициозных заместителей, - но в глубине души мне всё равно приятно, что в Ваших глазах я стою немного больше, чем обыкновенная почтовая марка.



Кстати, видели ли Вы замечательный фильм "Der Tänzer meiner Frau"? Оказывается, там снималась Марлен Дитрих...

---

08 декабря 1877 года.

Из личного дневника.

...Однако.

Кажется, я стремительно повзрослела на сотню лет. Хотя казалось бы, куда уж дальше.

Не самое приятное ощущение, между прочим.



(Здесь лакуна. - Ред.)



...и всё становится более прозрачным. Точнее, просто прозрачным - раньше словно сквозь матовое стекло смотрела. Ни-чер-та не видела. Или не хотела видеть.



Прозрачное действует отрезвляюще. Поймала себя на том, что смотрю немножко под другим углом. Наверное, сбылось пожелание герра Димитраса - новые ракурсы появились, будь они неладны.

Хотя я всегда предпочитала жёсткую объективность приятным иллюзиям. Иллюзии обманчивы. (Что-то я сегодня предельно банальна.)



И, чёрт побери, я снова видела, что за что цепляется...



(Страница прожжена примерно на треть. - Ред.)



...надо ли говорить. Зигфрид Воитель, взрослая же фрау. На вид, во всяком случае.



Но больше всего меня испугало то, что я совершенно спокойно восприняла все эти изменения. Раньше - о, раньше были бы слёзы и истерики, мебель бы крушила... а сейчас - спокойная констатация: да, вот, так вышло. С кем не бывает.



Природа, однако, не терпит пустоты. Пустота будет заполнена.

Ну, выставили меня за дверь. Найду другую. Ещё неизвестно, кому повезло больше. Хотя - я буду немного жалеть о минувшем. И даже не немного.

Это была по-настоящему красивая сказка.



А дневник, наверное, сожгу. Год, правда, ещё не закончился, но я, похоже, буду безвылазно сидеть в Берлине, так что никаких изменений не предвидится.



(Это действительно последняя запись в дневнике фрау за 1877 год. Её удалось сравнительно легко восстановить, поскольку она меньше всего пострадала. Восстановление остальных записей представляется совершенно бесперспективным. - Ред.)

---

(Замечание)

Мне тут недвусмысленно намекнули, что пора сдавать меня в архив.

Не дождётесь.



Предыдущий раз такое заманчивое предложение сделал мне князь А.-Б., когда попытался отправить меня в отставку. Он-то добился своего... ценой десяти лет жизни и плеши на голове. Так что мы квиты.



От себя же хочу добавить, что если бы я руководила этой редакцией, которая выставляет мои мемуары, то её сотрудники уже все были бы по два раза уволены. Таких копуш я не видела даже в том пансионе благородных девиц, который имела несчастье заканчивать в молодости.

Чем их так привлёк 1877й год - ума не приложу. Ну, сожгла я дневники. Были причины. Они, между прочим, и сейчас есть, хоть я и не возражаю против публикации найденых отрывков. Всё равно без толку.



Пожалуй, это на данный момент всё.

Ваша Кларисса-Амалия Видерлих

---

Выпавший лист.

10 мая (?) 1877 года.

Из архива.

(Этот лист был вставлен в дневник фрау за 1877 год. Датировка приблизительная, поскольку сам дневник большей частью сгорел. Лист покрыт пятнами копоти, края неровно обрезаны; почерк быстрый, резкий, угловатый, писалось явно впопыхах. Общий стиль не похож на фрау. Причины, по которым фрау хранила этот лист в дневнике, а также события, вызвавшие написание этого текста, остаются неизвестными. - Ред.)



...Сколько я знаю тебя, я разгадывала тебя. Денно и нощно, каждую минуту, каждую секунду. Я разгадываю тебя, я пытаюсь проникнуть сквозь твои стены и покровы, я блуждаю в сумерках твоей души и дозволенных уголках твоего сознания. Я вижу множество разных кусочков мозаики и хочу увидеть мозаику целиком.



Ты идёшь мне навстречу, ты отвечаешь на мои вопросы - так, как это умеешь только ты, говоря одновременно и "да", и "нет", и при этом не говоря ничего. Наверняка ты понимаешь, что я разгадываю тебя - так же, как ты всё это время разгадывал меня, и разгадываешь до сих пор. Ты молчишь, а значит, ты не разгадал меня до конца - так же, как и я тебя.



Я разгадываю тебя. Здесь, сейчас, в этот момент и в множество других. Иногда мне кажется: вот, я ухватилась за путеводную нить! - и тут же понимаю, что запуталась в многозначьи, как котёнок, играющий клубком шерсти.



Я разгадаю тебя. Пусть у меня не хватает знаний, умений и навыков. Пусть меня постоянно опережают. Пусть я сама не вполне понимаю, чего хочу. Это неважно. Когда-нибудь я разгадаю тебя. А ты - меня.



И мы станем единым целым.

---

09 февраля 1876 года.

Из личного дневника.

(Первые несколько страниц, похоже, вырваны с корнем: на корешке тетради сохранились остатки листов. - Ред.)



...последнее из писем, у меня что-то перемкнуло. Отправила всх домашних эльфов, закрылась на кухне и принялась бить посуду. Китайский чайный сервиз на двенадцать человек, 96 предметов, уйшуньский фарфор, подарок министра магии Италии... На седьмом десятке пришла в норму.



А сегодня начала, как и полагается, с первого письма. Прочитала всю пачку целиком, до последней запятой.

И за вчерашнее стало стыдно (ага, гвоздь сезона Берлинской пантомимы: "Клариссе стыдно"!). Вроде взрослый человек - а повела себя как пятнадцатилетняя дура, начитавшаяся французских любовных романов. А ведь ещё неизвестно, надо тут бить посуду или всё же брать в руки хлыст и разруливать ситуацию в целом. Cитуация, если внимательно присмотреться, просто караул. Хотя - меня никто не приглашал, а строить счастье других людей, когда они об этом не просят... Такая деятельность традиционно заканчивается костром. Канонический пример еретика у Зловисси.



Лицо, однако, надо держать - это да.

И то, что в очередной раз получила по носу за самоуверенность - это тоже да.



(В этом месте страница прожжена. - Ред.)



Венера Пистолькорц, дочь Милоша Хайдегера, женщина неожиданных кровей и странной судьбы, сказала мне однажды: "Амалия, поверь мне: лучше не знать того, чего тебе не нужно знать. И спать спокойнее будешь, и на мир смотреть веселее." А потом добавила: "Никогда нельзя быть уверенной, что написано под обложкой книги. И хочешь ли ты на самом деле прочитать, что там написано. Тебя погубит не хлыст, которым ты гоняешь своих кавалеров по крышам, нет, - тебя погубит твоё любопытство."



Да, Венера, чем дальше, тем больше убеждаюсь в твоей правоте. Но натуру за день не переделаешь. Уж коли запустила булыжником в витраж - буду терпеть, стиснув зубы. Ну, порезалась. С кем не бывает. Буду ловить, что смогу. И достраивать картину на стекле по упавшим на меня осколкам.



Потому что хуже, чем неожиданное неприятное знание - только оно же, но неполное.

Так что, как говаривал отец, саблю в зубы и drang nach Leipzig.

---

Из архива.

21 января 1874 года.

Из личного дневника.

...Как же я терпеть не могу все эти официальные сборища, когда, прежде чем сказать, приходится взвешивать каждое слово: а как оно отразится на текущей политике пяти-шести сопредельных держав? Знала бы, кто виноват - лично бы придушила. Но самое противное, что виноватых нет. Поэтому приходится каждый день драить мелом бронзовую маску на лице и взвешивать, взвешивать, взвешивать каждое слово...



Чувствую, когда-нибудь не сдержусь и меня всем Министерством отправят в отставку. Н-да.



Дорого дам за средство борьбы с апатией. Старые методы не помогают. Хотя... Ну, рвануть куда-нибудь в Кёльн, в Ляйпциг или даже в Мюнхен, к Фридриху, - можно, но лучше весной. Благо, и повод появится. Что делать до весны, вот в чём вопрос.



(Далее огромная лакуна, страницы на три. Восстановлению не подлежит даже приблизительно. - Ред.)



...сделает со мной профессор Зигенталлер, когда наконец-то доберётся до моей шеи. Впрочем, не суть важно. Не впервой, отобьюсь.



Но меня обуревает информационный голод. Или, точнее, коммуникативный голод... бр-р-р, где я слов-то таких нахваталась? Впрочем, не в названии суть, а в том, что каждый вечер я высматриваю в небесах своих сов вместо того, чтобы заниматься делами. Хорошо хоть, после Объединения дел сильно поубавилось. Но это меня не извиняет.



А что делать, если дорогих мне людей раскидало по всему миру? Нет, я не оправдываюсь, я просто тихонечко ворчу. Где-то же надо и поворчать, раз нельзя этого делать на людях...



Как однажды воскликнула очаровательная парижанка Амели, моя старая подруга: "Ах, Клара, где в этом мире справедливость?! Почему ты живёшь в Берлине, а не в Версале?!.." В чём-то я с ней согласна - особенно если учесть, что мы с ней встречались, в основном, в Лондоне...

Потому-то и выкручиваюсь, как могу. Всё-таки я верю в то, что мы непобедимы, пока держимся вместе, пусть даже между нами долгие мили дорог.



Только вот это - не самая главная причина. Есть ведь ещё одна, пожалуй, тщательнее всего...



(Остаток записи сгорел. Уцелел лишь фрагмент последней страницы. - Ред.)



...кстати, это давно подмечено, и не мною, а людьми куда более солидными. Лицо спящего свободно от масок; если уметь, то можно увидеть то настоящее, что проступает у каждого человека изнутри, когда тот спит.



Знаешь... может, мне, конечно, и мерещится. Но что-то такое я же углядела? Что-то такое, из-за чего готова бросить всё на алтарь Асклепия...



Хотя это на самом деле кошмарно: смотреть в лицо человека и медленно осознавать, что ему уже положено умереть. Рассудок такое не воспринимает наотрез. Воспринимает сердце - оно болит.



Странно... когда мы провожали светлой памяти Вильгельма Экельхафта, оно так не болело. Тогда я полагала, что за год болезни отца просто свыклась с мыслью о потере. Почему же сейчас не могу?



(Остаток страницы оборван. - Ред.)

---

Обрывок листа из архива.

У рассудка - трезвые заботы.

У мечты - неведомые страны.



Называли люди донкихотом

первого на свете Магеллана.

Первого на свете капитана,

первого на свете морехода,

уплывающего в океаны,

называли люди донкихотом.



У рассудка - точные рассчёты.

У мечты - туманные идеи.



Называли люди донкихотом

первого на свете Галилея.

Первого на свете Птолемея,

первого на свете звездочёта,

негодуя или сожалея,

называли люди донкихотом.



Но Земля, как прежде, рвётся в небо,

И мечта скитается по свету.

В прошлое уходят быль и небыль,

Но живут бессмертные сюжеты.



Обезьяне было неохота

Расставаться с добрым старым веком,

И она считала донкихотом

Первого на свете человека.



Авторство удалось установить: Феликс Кривин, русский писатель и поэт.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра